Дата: 16 сентября 2011 г.
Источник: Горячий лед (Автор Алексей ШЕВЧЕНКО, Александр ЛЮТИКОВ)
Кол-во просмотров: 6315
Этим летом Владимир Крикунов после прекрасной работы с «Нефтехимиком» получил повышение и возглавил «Ак Барс». В конце августа он пригласил Алексея Шевченко и Александра Лютикова на тренировку своей новой команды и за полтора часа рассказал тысячу интересных историй, которых не рассказывал еще никому.
— Не про «Ак Барс» первый вопрос. Расскажите, как у вас получился такой зубастый «Нефтехимик», что вы один раз выбили «Авангард» из плей-офф и чуть не выбили на следующий год?
— Разница между командами в классе — минимальная. Хотя по бюджету — огромная. Игроки-то все, в принципе, одинаковые. Тем более они у нас по кругу все время ходят. И приходят же игроки в топовые команды откуда? Из команд попроще. В общем, деньги свою роль, конечно, играют. Но не решающую. Главное — это работа. С «Авангардом» было как: мы очень хорошо его знали. Выключали первую пятерку и играли уже с оставшимися.
— То, что весной 2011-го не обыграли, — обидно?
— Заноза, конечно, сидит, что не смогли мы их прибить второй раз. Они были морально убиты уже. Оставалось восемь минут, мы в большинстве играем — и Коля Белов ошибся. Рванул навстречу, промахнулся, упал. Причем упал, как будто под конек что-то ему попало: на ровном месте. И «Авангард» сравнял. А так мы должны были добить.
— Знали, что у Омска уже серьезные проблемы с Сумманеном?
— Я просто знал, что он такой человек. Сразу знал, заранее.
— Откуда?
— Есть у меня приятель, который меня снабжает информацией про всех финских тренеров. Как только они тут появляются, я уже в курсе их сильных и слабых сторон. И я был уверен, что у Сумманена будут проблемы. У него небольшие обострения чисто психические по весне и осени. А так он хороший тренер.
— Обострения?
— Ну да. Вот он из-за этого и не работает. Ему в Финляндии за пять лет ни одной команды не предложили. Поэтому я сразу сказал Бардину: «Что ты его привез?» А он: «Нам такой сейчас нужен». — «Ну, давай».
— Сумманен был назначен за день до начала вашей первой серии с «Авангардом». После этого был возможен только один результат — 3:0 в пользу «Нефтехимика»?
— Ну, а как иначе? Он только приехал и игроков не знал, когда на игру с нами их выводил. Я даже не представляю, как это возможно. Такой риск еще понятен в своей стране, где ты следишь за чемпионатом и знаешь хоккеистов. А в чужой — сложно, очень сложно. Тем более плей-офф.
— Он очень хотел работать, видимо.
— Да все хотят.
— Вас-то в «Авангард» не звали?
— Никогда.
— Не сработались бы с Бардиным?
— Почему, у нас с ним как раз хорошие отношения. Я со всеми срабатываюсь. Я неконфликтный человек. Мне очень много конфликтов приписывают, но пусть игроков поспрашивают. С Куляшом вот приписали конфликт. Ни я, ни он не понимаем, о чем речь. Проблемы с Морозовым, с Зариповым приписывают — но вообще никаких проблем.
— В градации Захаркина вы — человек, который ничего не выиграл.
— Какой есть. Это же Захаркин.
— Вы с ним лично когда-нибудь общались?
— Никогда. А о чем с ним говорить, он же вообще ничего не понимает. Хоккея он не знает абсолютно. А как заправлять машину, я и без него знаю. Поэтому у нас нет общих тем. Дурных хватает — пусть говорит. Я читал про него заметку: взял команду в четвертой лиге Швеции — вывел в пятую.
— Как думаете, он получит работу в России?
— Самостоятельную — никогда. Тысяча процентов.
— Даже помощником?
— Может быть. Но из тех людей, которые сейчас работают в России, никто его помощником не возьмет.
— Почему?
— Знаний нет, характера нет. Он и не пролезет. Если только кого-нибудь не обманет.
— В принципе, все знают суммы контрактов Быкова и Захаркина в Уфе. Как думаете, это уникальный случай, когда на тренеров такой бюджет?
— Наверное. Но молодцы, конечно, что подняли так хорошо. Сумели руководство наклонить.
— Рынок сильно изменился из-за них?
— Да не особенно.
— Вы в «Ак Барсе» торговались за контракт?
— Мне предложили зарплату — я согласился. Я никогда не прошу многого, не торгуюсь.
***
— Сколько вы в Словении получали в начале 90-х?
— Огромные деньги. Самые большие в жизни. Восемь тысяч немецких марок в месяц. По 90-м это были колоссальные деньги. Одну марку стоил детский велосипед «Школьник».
— Как вы там оказались вообще?
— Я закончил в Минске работу, а в Словении играл Борисов Серега. И в «Акрони» из города Есенице решили пригласить русского тренера. До этого у них чехи были и из Латвии кто-то. А у нас платили в хоккее мелочь: 20 долларов в месяц были зарплаты. А тут — 8000 марок. Есенице так находится, что рядом итальянская граница и австрийская. За продуктами в Австрию ездили — так дешевле было. Всего в Словении отработал пять лет: в «Акрони», «Целе» и сборной.
— Кем ваши хоккеисты работали?
— Ну, вот в «Целе» было так. Только хоккеем занимались пятеро: четверо наших и один местный, который на бирже как безработный стоял. Там пособие получал, в команде — зарплату. Остальные работали на цинковом заводе, на ювелирной фабрике. Словенцы рано начинают рабочий день — в шесть утра. В 15 часов они уже свободны. И тренировки примерно в 17 были.
— Вы же войну там застали, правильно?
— Я приехал в Есенице через неделю после войны. Но там и войны-то не было: танки пару машин подавили — и все. Я от своих хоккеистов про эту войну знаю. Вратарь вот на танке ездил. А один мой игрок не пустил югославскую армию. Они на аэродром прилетели на вертолете, а вход в город — через туннель. И мой хоккеист там встал один: ребята, кричит, я вас не пущу. Там десант, а он один с автоматом Калашникова. Они повернулись и улетели. В Словении вообще быстро война кончилась.
— Но это в Словении.
— А в остальной Югославии было страшно. Я сам пару раз под бомбежку попал в Хорватии. Поехал жену встречать в Загреб. Отошел от вокзала на небольшое расстояние — и воздушная тревога. Свет сразу выключается по всему городу. И я не пойму, куда идти, — настолько там темно. Южные ночи эти. Знаю, что вокзал где-то там. Пошел на ощупь — в клумбу упал. Кое-как добрался. Все в переход попрятались. И как начали ракетами шарахать! От нас взрывалось километрах в восьми. Но бабахало, будто рядом. Ракета ведь взрывается — будь здоров, трясет землю аж. Я это немножко знаю. Когда в пятом классе учился, мы разряжали авиабомбы да снаряды. Деревня Крутицы была на нашей стороне в войну. А рядом деревня Нара, где немцы стояли. И в земле там чего только нет.
— Вы сами разряжали авиабомбы?
— Так и есть. Мне 12 лет было, а брату 14. Немецкие хорошо разряжаются. А наши...
— Нестабильные?
— Ржавые — хрен открутишь.
— Опасное дело.
— Да. Но ничего особенно страшного нет. Мы вытащили авиабомбу, допустим, из болота. А она тяжелая — килограммов 150. Силенок у нас — не особо. Вдвоем кое-как ее вытолкали к дороге. Тачку пригнали, погрузили бомбу туда и увезли, спрятали. Потом пошли разряжать.
— Научите.
— Главное — головку стронуть. Как только головку снимаешь — у нее такой штырь. В этот момент внутри там находится взрыватель из алюминия. И с одной стороны у него бумага тоненькая — как папиросная. Вот ее трогать нельзя. Там взрыватель маленький. Дальше идет воспламеняющееся вещество. И еще дальше две термитных шашки, а потом идет тол.
Самое главное — вытащить этот взрыватель. Когда головку ты снял, она уже не так опасна. Уже ничего не будет, только не пробить бы эту бумагу. А потом как вытащил из нее все — кладем авиабомбу в костер. Тол топится, вытекает — мы в банки его пол-литровые. Потом взрыватель вставляешь, бикфордов шнур и — у нас рядом рыбхоз был — туда их в воду как зашвырнешь. И во-о-от такие лещи всплывают. Но потом у нас случилось несчастье. Взорвались мы.
— Да вы что!
— С динамитом мы никогда не работали. Гранаты, мины, бомбы разряжали. А тут шашка нам попалась с дыркой посередине. Мы не знали, что это. Нашли ее на поле, притащили домой. Развели костер, потрясли ее, она посыпалась малость, и — бах-бах-бах — взрываются эти кусочки, хлопья черные летят. Ну, сидели мы в саду, свинец плавили на рыбалку. И пришел приятель один. А у нас эта шашка валялась в кустах. Мы говорим: «Вот нашли тут, а не знаем, что. Может, ты знаешь, Миш?» Он говорит: «Ну, давай посмотрим». Берет садовые ножницы, вставляет их в дырку эту и резать начинает над костром. И как оно рвануло. Я смотрю — у меня брат горит. Весь: одежда, волосы — всё в огне. Брат сразу в бочку с водой, в деревнях стоят такие. Уже вся деревня бежит. А как рванет в деревне — все знают, что Крикуновы. Машину остановили, брата в простыню завернули и в больницу отправили. Он весь обгорел.
Потом саперы приехали, начали нас допытывать. У нас же там целый арсенал был — всё отобрали. Мы их спрашиваем: «Что это было?» А они: «Динамит. Ваше счастье, что он не в кусках был». Он же рассыпался от времени. Был бы в кусках — нас бы порвало там. А так обгорели только. Я меньше всех — я за Мишей стоял, только полоска ожога на ноге осталась.
***
— В армии после этого легко было служить?
— Да как я служил... 15 лет вроде, майор был, но в армию попал только разок — на 30 дней. Я уже офицером был.
— Как же так вас упрятали?
— А я сказал, что с Воробьевым не буду работать в Риге. И меня отправили на границу.
— С кем?
— Морскую со Швецией. Я на посту технического наблюдения оказался, и вместе со мной два хоккеиста еще. Ночью локаторную станцию запускаешь и смотришь перемещения кораблей.
— Почему вы не хотели с Воробьевым работать?
— Был там конфликт.
— Расскажите.
— Я был капитан команды. Назначили новые выборы капитана. Воробьев пошел по игрокам. К старикам подошел, спросил, кого они выберут. Те ему: «Крикунова». Он пошел к молодым договариваться, чтобы они за меня не голосовали. Ну, и мне это все передали. Я сразу написал заявление и сказал, что не буду с ним работать. И через неделю меня в часть отправили. А потом в Минск попал. Два года отыграл там и семь лет тренером отработал.
— Как вы тренером стали?
— Вообще мне еще в 14 лет стало интересно, что такое тактика, я много этим интересовался. Я 1950 года рождения, меня взяли играть за 1948-й. И мы приехали играть с Нижним Новгородом. Вроде бегаем, катаемся. А Нижний нас раз-раз — и так легко раскатал, что никто ничего не понял. А мы бегали, как банда, за одной шайбой впятером. Вот тогда я осознал, как важна эта наука. И потом, ближе к концу игровой карьеры, стал вести записи. Жена мне подсказала. Я как раз хотел отыграть еще год и заканчивать. Она мне: «Так делай какие-то пометки, чтобы тебе работать было легче потом». А я работал с Тихоновым, Юрзиновым, Кулагиным, Локтевым. С Юрзиновым мы очень много разговаривали о тактике. В общем, все это пошло на пользу.
***
— Мы так хохотали, когда Куляш перешел в «Ак Барс», а потом встретил там вас.
— Когда мы в первый раз колеса делали, все сидели, тряслись, дрожали. А Куляш спокойно ходил: «Чего вы трясетесь? Делал я их и не раз. Все нормально».
— Но вы же его гоняли постоянно в «Динамо».
— Всех гонять надо, если не играют.
— Но вы чуть что — Куляша вспоминали.
— Проблем не было. Один раз он сказал, что совершил ошибку, когда пошел в «Динамо». А я сказал, что наша ошибка была, когда мы его взяли в «Динамо». И всё. Никаких конфликтов.
— Вы рассказывали, какой у вас как у игрока был конфликт с тренером Воробьевым. Из-за чего сейчас могут быть конфликты между тренером и игроком?
— Допустим, когда работа тяжелая начинается, он начинает ныть, стонать. Второй момент — человек запьет, загуляет. Начинаешь наказывать — он обижается. Хотя наказали — заплати. Тебя же не выгоняют. И еще одна тема появилась — игровое время. Сейчас за него все начинают бороться.
— Когда вы в последний раз встречали хоккеиста, который может запить?
— Запить? Поддать и прийти на тренировку — такое, помню, было в Нижнекамске в мой первый приход. У нас Вася Смирнов — его все в Нижнекамске вспоминают. Всю мебель на базу, все телевизоры — это все он купил, все Вася. На каждое кресло люди садятся — Васю благодарят и вспоминают.
— На штрафы?
— Да. Экран огромный на стене и проектор для видеоразбора — это тоже он. Вася говорил: «Да не ругайте вы меня — скажите, сколько я должен?» — «10 тысяч долларов». — «Всё, вот деньги — отстаньте, не трогайте». И пошел работать дальше.
— Нельзя не наказывать человека, если он результат дает при этом?
— Конечно, нельзя. Он же других разболтает.
***
— Колеса эволюционируют со временем?
— Они были раньше, но полегче. И с дисками, допустим, таскали, когда я играл у Виктора Васильевича. А с игроком таскать — это уже я добавил. Я когда их начал делать? Был момент, я в Минске взял в команду 12 человек 1968 года рождения — победителей Спартакиады народов СССР. Ручки тоненькие, ножки худенькие. И надо было их подкачать быстро, чтобы они хоть как-то шевелились. И вот я попробовал на них эти колеса. Начали делать — оно и пошло. Через год мы с ними вышли в высшую лигу и остались там.
— В «Авангарде» Ягр тоже колеса таскал, но без дополнительного груза. А вы, как правило, игроков на колесо сажаете в качестве груза.
— Да, одного-двух.
— А Егор Михайлов рассказывал, что четверых тащил.
— Это Егор Михайлов от страха увидел — я четверых не давал уже сто лет, наверное. Три — да, наверное.
— Он говорит, что вы ему здоровье повредили, спину.
— Да, слышал. Но что-то мне Петрович ничего не говорил.
— Он говорит, что добежал, пошел на скамейку — и его вырвало.
— Есть не надо перед колесами.
— Ах, вот оно что...
— Конечно! Иначе вырвет. Это же максимальная физическая нагрузка.
— Вы от веса рассчитываете, сколько килограммов человек за собой потянет?
— Все вместе работаем.
— Панин потащит столько же, сколько Никулин?
— Да.
— И Терещенко тоже?
— Конечно. Просто они могут тяжелых собрать в одну компанию. И друг друга таскать. А те, кто по 80, — своих.
— То есть Терещенко не повезет Никулина?
— Бывает, и повезет, когда в пятерках работаем. Но у нас не много колес было. Два раза за предсезонку буквально.
— Какое самое невероятное упражнение вам приходилось выполнять, когда вы были игроком? Вот у Тарасова играли в чехарду с блинами.
— Тренажеров-то не было. Приходилось выдумывать. Раньше тренер мог на чистой поляне провести всю тренировку. Творчество было заложено у всех. Один раз в Кирово-Чепецке случай был: мы с блинами кувыркались.
— Как это?
— Вот так. Там футбольный стадион. У него задняя часть трибуны — земляная. И мы с этого вала катились вниз, кувыркаясь, а в руках каждый держал 20-килограммовый блин. Или забирались на стену: чтобы до верха достать, надо было троим стоять друг у друга на плечах. И вот лезли мы друг по другу, забирались наверх. Такая высота была, что страшно.
— Слышали про новые беговые дорожки для хоккеистов?
— Да, знаю про них. Но пока не пробовал. Хорошее, интересное дело. В ЦСКА есть и в Минске. Там можно делать хорошую работу и, главное, это легко контролируется. В компьютер программу закладываешь — и всё.
— Хоккеист никуда не соскочит.
— Да. Он только упасть может от усталости. Поэтому их подвешивают — и когда человека сбрасывает дорожка, он висит в воздухе.
— Сколько продолжалась самая длинная тренировка в вашей тренерской карьере?
— Два с половиной часа.
— А в игроцкой?
— Собрания с Виктором Васильевичем Тихоновым. Три часа сорок пять минут. Мы сыграли 1:8 с «Торпедо» Нижний Новгород — вот потому и такое собрание.
— Не уснули?
— Там уснешь... Люди в обморок падали. Комнатка была — девять квадратных метров и телевизор черно-белый. «Торпедо» — вообще отдельная тема. Мы его никогда не могли обыграть. Они могут попить, погулять, а мы из года в год им проигрывали.
— Польза от таких собраний есть?
— Ну, видео-то было — значит, и польза есть. А что длинное собрание — был бы 1:2 счет, нас бы долго не продержали.
— А самое длинное собрание, которое устраивали вы?
— Час, наверное.
***
— Кто на вашей памяти главный нераскрывшийся талант?
— Максим Краев. Он в Екатеринбурге у меня играл и в Нижнекамске. Суперталантливый. И суперленивый.
— Где он сейчас?
— А нигде. В Екатеринбурге играет на первенстве города. Ему было дано не меньше, чем Дацюку. Но лень. Феноменальная лень.
— Например.
— Вообще в чем угодно это могло проявляться. Взвешивание у команды, люди подходят к весам, снимают кроссовки. Краев снимает одну кроссовку, разутой ногой становится на весы, обутую ногу отрывает от пола. Ему лень было снимать вторую кроссовку.
— Как в вашей команде мог выжить ленивый?
— Он талантливый игрок, нравился мне. Играл здорово. Шайбу хорошо держал, поле видел. Всё было. Но лень убила всё.
